автоматизации.
Энтайо Къерэн, глава Медного Дома Великого Круга Бытия Разумных
Он входит, как последние три десятка лет, сдержанной сухой походкой пожилого занятого работника. Таким же сухим жестом отводит левую руку за спину в чисто номинальном приветствии, без подобающего движения головы. Все обычно.
Фон: усталость, удовлетворение, легкое злорадство.
Будто то, что он рассказал, могло кому-то в достаточной степени не понравиться.
Упорство в предубеждениях ограждает его надежнее лучшего защитного комплекта.
Он спокоен и почти неслышен, как последние две сотни лет.
— Я рассказал. — Он не добавляет «что и как счел нужным», о том его и просили.
— А что она?
— Выслушала. Кажется, без интереса. — Он не спросит «зачем это все было».
Это самое «кажется» здесь особенно интересно, учитывая, что совсем недавно гостья вошла попрощаться перед отбытием, неся в себе услышанное, как чашу с кипящей водой по края: осторожно и крепко, чтобы не расплескать ни капли.
Не чувствует. Точнее, не хочет видеть, слышать и чувствовать. Со своими подчиненными, ведомыми, покровительствуемыми он всегда знает точно. Тут — не желает. Оскорблен. До сих пор.
Подкинул Старший подарочек. Стрекозу размером с полетный модуль. Уже сколько десятков лет фактический глава ветви вновь принятых, но признать это вслух или жестом — никогда. Ни при каких обстоятельствах. «Я — начальник планетарного ведомства связи и личный вассал главы Дома. Иных обязанностей и прав у меня нет и не будет. Все остальное — действия частного лица в свободное от работы время. Порхаю я тут. Вы чем-то недовольны?»
Посредничество между куполами. Посредничество между группами и кланами. Решение технических проблем. Пристроенные новички и «выпавшие из гнезда». Образование и внедрение. Чем, чем я могу быть недоволен?
И вот теперь.
И я гляжу назад — и ощущаю все эти двадцать десятилетий, пройденные рядом. Все наше внешнее сходство, которое годы только подчеркнули: мы даже состарились к одному сроку, хотя я родился на сотню лет раньше. Все наши внутренние различия — крови, рождения, воспитания, убеждений, характеров.
Я смотрю вперед и ощущаю недоумение. Все эти годы я любил его не как вассала, как товарища и младшего брата — без симметрии; и не удивлялся, но сейчас мне кажется, что пустота его слишком глубока.
— Она вернется, — успокаиваю я. — Хорошее соглашение. У них сохранилась неплохая индустриальная база и они ее не загубили.
— Удача… — соглашается он. — Ускорим график.
Этому он рад.
Я тоже. К тому же мать и воспитатели нашей гостьи — практичные, достойные разумные. Не стали ставить меня в сложное положение, явившись лично.
Преимущества возраста, о которых меня не предупреждал предшественник, и родители не предупреждали, и вообще никто: иногда ты пренебрегаешь приличиями и бесцеремонно вламываешься в чужие границы просто потому, что тебе уже не слишком долго нести память о данном непозволительном.
— Но ты… ты меня удивил.
— Чем на сей раз?
— Все это время мне казалось — ты бы… проплавил породу до ядра за возможность что-то узнать… о тех. — Слова даются тяжело, а голос отчего-то прыгает как у малыша на первом публичном выступлении в классе.
— Да, — почти прохладно удивляется он. — Когда я услышал, что она из сектора, куда ведет та дыра, я надеялся что-нибудь узнать. Но я хорошо их описал — ей это ничего не сказало.
Значит, она ничего не сказала… может быть, просто не нашла в себе сил обсуждать, объяснять, справляться со своими и чужими чувствами. Гостья сочла его недостойным знать? Я взвешиваю эту возможность и отвергаю ее.
Кем бы они ни были. Кем бы они не стали.
Я думаю о чужих тайнах, нестабильных «дырах» и наших недолгих уже годах.
— Ты бревно. И я бревно. Мне надо было представить вас друг другу прямо и с самого начала.
Он смотрит на меня, внимательно и недоуменно. Ищет причину, по которой я должен был их представить. По которой она могла, выслушать все — и не сказать.
— Но… — говорит он. — Но.
Никаких цветных волос. Никаких когтей. Сложение несколько крепче нормы, но внешне — это все. Хорошая наследственность с отцовской стороны.
Анье. В начертании — новый лист. В произношении равняется с эн-Нийе, потомок Нийе. Отличное имя для «ребенка одной матери».
Мой вассал, которого я считал пустым, стоит рядом со мной. Его прибой лупит в берег где-то в трех древесных стволах над моей головой.
— Опять опоздал, — вздыхает, — почему я всегда опаздываю? — Поворачивается ко мне. Глаза у него круглые, на скулах — темный румянец. — И рассказал слишком много. Я очень надеюсь, что на той стороне из-за этого никто никого не убьет. Потому что оставшиеся убьют меня. Но для этого, — добавляет он, — им нужно будет добраться сюда.
И улыбается.
Наверное, я совсем его не знаю.
© Copyright Апраксина Татьяна, Оуэн А.Н. ([email protected]), 29/12/2013.
